⛩️⛩️⛩️ М͟а͟р͟и͟я͟ ͟К͟а͟л͟л͟а͟с͟ ⛩️⛩️⛩️⛩️

У меня был интерес когда-то к этой загадке.Найти разгадку не сложно.

Иногда слышу-призрак Марии Каллас мстит театру...

2 января 1958 года Мария Каллас должна была открывать новый сезон в "Ла Скала" своим

триумфальным участием в опере "Норма". На выступление приглашен президент Италии Джованни Грончи. Но на репетиции Мария почувствовала острую боль в горле. Певицу срочно увезли в отель, с доктором она разговаривала жестами, чтобы не травмировать связки. Ее голос изменил ей. Выступление было отменено.Публика, которая собиралась рукоплескать певице, узнав ,что спектакль отменен, устроила грандиозный скандал. Мария, спасаясь от бушующей толпы , покинула здание театра через потайной подземный ход. На следующий день итальянская пресса объявила оперной диве войну, обвинив ее в оскорблении национальной чести страны. Спасаясь от негодования публики, Мария Каллас покинула Италию и направилась в Америку.

Итак,

Мария Каллас (настоящая фамилия - Калогеропулос) родилась в Нью-Йорке - 4 декабря 1923 года в семье эмигрантов из Греции. Ещё будучи ребёнком, Мария очень развила музыкальный слух, слушая граммофонные записи и радио; последовали занятия фортепиано, а затем - и уроки пения.

В то время семья испытывала серьёзные финансовые затруднения: отец был вынужден продать свою аптеку, которую открыл по приезде в США, и смог найти лишь неважно оплачиваемую работу в фармацетивческой фирме. Жизнь в Греции была тогда намного дешевле - и спасаясь не только от бедности, но и стремясь решить проблемы, возникшие в браке, мать Марии Калогеропулос решила вернуться в Грецию, прихватив с собой обеих дочерей. Денег, что высылал отец, хватало не только на приличную жизнь -их даже хватало на плату за уроки пения Марии в одной из афинских музыкальных академий. С огромным энтузиазмом она занималась вокалом буквально с утра до позднего вечера - и, после нескольких студенческих выступлений, ей предложили роль в "Бокаччо" Зуппе в Королевской опере - так началась профессиональная карьера.

В 1940 году Греция оказалась вовлечена во Вторую Мировую войну - с. Но общая ситуация в Греции, осложнённая вспыхнувшей в 1944 году гражданской войной, стремительно ухудшалась - к тому же, отношения с матерью были, мягко говоря, далеки от идеальных. Всё это способствовало решению Каллас вернуться к отцу в Нью-Йорк - что она и сделала в сентябре 1945 года. Жизнь в Нью-Йорке была просто раем по сравнению с Афинами.

Наметившийся было однажды дебют Каллас в Чикаго не состоялся - оперная компания обанкротилась.

Таким образом, как только Марии предложили контракт на "Джоконду" в Вероне, она не замедлила воспользоваться приглашением - хотя деньги на поездку пришлось одалживать. В Италии она встретила своего будущего мужа, Менегини - но, помимо этого, своего наставника Туллио Серафина. В Италии с тех пор она стала звездой;

посыпались предложения от звукозаписывающих компаний. Записи, в свою очередь, сделали её знаменитостью во всём мире.

Репортёры преследовали её постоянно и бесцеремонно вторгались в её личную жизнь; развод Каллас с Менегини и её роман с Онасисом подробно освещались прессой всего мира.

Но отношения с Онасисом имели плохой конец, стали величайшей персональной трагедией для Марии. Даже к заболеванию горла, которое привело к потере её голосом определённых качеств, она не отнеслась серьёзно, будучи полностью увлечена другими вещами.

А женитьба Онасиса на Жаклин Кеннеди полностью сломила Марию. Она предприняла несколько неудачных попыток возобновить свою карьеру, но, по большому счёту, жизнь утратила для неё всякий смысл. Смерть Марии Каллас 16 сентября 1977 года положила конец трагической биографии этой гениальной артистки.

Вот что читаю в недавно вышедшей в Италии книге"Хрупкая и гордая" одного известного редактора журнала,который влюблен в этот образ Марии.

----"Добившись богатства, Онассис решил встретиться с Марией Каллас, самой известной женщиной в мире того времени...

Даже с Каллас он не был достаточно удовлетворен. Он пропустил свой дебют в высшем обществе Нью-Йорка, где его считали провинциалом. Каллас послужила тому, чтобы ввести его в тот мир, будучи королевой Метрополитена. Но когда Каллас представила Онассису Жаклин Кеннеди, он бросил Марию, потому что в тот момент Джеки была первой леди Америки и открыла бы ему все финансовые рынки».

из другой книги

/Мария Каллас

Дюфрен Клод/

Глава 4 Певица и ее избыточный вес

На борту корабля, направлявшегося в Новый Свет, мысли Марии в основном были заняты размышлениями об отце. Для нее он был почти мифическим персонажем. Существовавший между родителями разлад по сути лишил ее возможности делить свою привязанность между матерью и отцом, что бывает у большинства детей. Ей мало что было известно об этом далеком родителе. Представление о нем она имела только со слов матери. Евангелия постаралась нарисовать дочери самый нелестный и весьма искаженный портрет отца. В действительности Георгиос Каллас — так отныне мы будем его называть, поскольку вот уже двадцать лет, как он носил эту фамилию, — вовсе не был таким чудовищем, как его обрисовала супруга. Конечно, он был далеко не ангел и ему были свойственны многие недостатки. Полностью лишенный честолюбия, он не хватал звезд с неба; в народе про таких говорят: «Добрый малый», что совсем не устраивало мечтавшую о славе и почете Евангелию. Однако Мария, давая волю своему воображению, хотела поскорее узнать своего отца и изо всех сил приукрашивала портрет этого вполне заурядного мужчины. Совсем недавно она ничего не хотела знать о нем, теперь же с нетерпением ждала встречи с ним. В этом была вся Мария: без особой причины она могла внезапно увлечься человеком, а затем легко отвернуться от него.

За несколько дней до отъезда она еще сомневалась, так ли хочется ей увидеть этого столь недостойного, по словам матери, родителя. Теперь же она считала дни до встречи с ним. Была еще и другая причина, по которой ей хотелось поскорее воссоединиться с отцом: антагонизм на уровне подсознания по отношению к собственной матери значительно усилился за последние два или три года. Когда Мария окончательно сожгла все мосты между собой и членами ее семьи, семейство Каллас можно было с уверенностью сравнить с их знаменитыми соотечественниками — артридами…

Во время путешествия через океан Мария не могла не думать еще об одной своей проблеме: избыточном весе. Ограничения, связанные с войной, повлияли на объем ее талии самым благоприятным образом. Эйфория освобождения с притоком восточных сладостей и американских конфет имела для ее фигуры печальные последствия. Впрочем, существуют противоположные высказывания о том, как она выглядела в то время. Евангелия приписывала ей 110 килограммов; Менегини, ее будущий муж, не намного расходился с ней в подсчетах, поскольку позднее заявил журналистам — если только его слова не исказили газетчики, — что когда он встретил Марию, она весила 105 килограммов. Этот вес, впрочем, указывается чаще всего. Когда Каллас задавали вопрос на эту щекотливую тему, она всегда отказывалась отвечать. Из чего можно заключить, что она без особого удовольствия вспоминала о том, как выглядела в те времена. После многих сопоставлений можно с уверенностью сказать, что приписываемые ей 105 килограммов были некоторым преувеличением; Мария весила в то время всего 95 килограммов. Это свидетельствует только о том, что двадцатидвухлетняя девушка отнюдь не страдала худосочием. До сей поры она не сильно расстраивалась из-за своих пышных форм. Когда в Афинской опере она слышала колкости в свой адрес, то немедленно отвечала тем же. И все же никакие насмешливые замечания не могли умерить ее аппетит.

По мере того как она приближалась к берегам Америки, в ее душу закрадывалось некоторое беспокойство. В глянцевых журналах она видела немало голливудских кинозвезд, и теперь ее мучил вопрос, не станет ли ее полнота препятствием при поиске ангажемента. Однако эти заботы не мешали девушке объедаться в свое удовольствие на борту «Стокгольма».

И вот эта юная особа «в полной форме» — в прямом и переносном смысле — высадилась на берег в Нью-Йорке и попала в объятия шестидесятилетнего немного уставшего от жизни мужчины, изо всех сил старавшегося выглядеть бодрячком, своего отца Георгиоса Калласа. Увы, действительность не совсем соответствовала тому, что Мария представляла себе в мечтах: в отличие от того, что можно было ожидать, если судить по письмам Георгиоса, он не был владельцем аптеки, а работал там в скромной должности начальника отдела. Он жил в тесной квартирке на 157-й улице, а комната, которую он предоставил Марии, оставляла желать лучшего. В приподнятом настроении из-за того, что так кардинально она поменяла свою жизнь, Мария не обращала внимания на несоответствия. Не будем забывать, что Мария прибыла из страны, где бедность встречалась на каждом шагу, а в результате войны стала почти вопиющей. Как могла не восхититься молодая эмигрантка сверкавшим тысячами огней Нью-Йорком с его гигантскими небоскребами, с его роскошными магазинами на 5-й авеню? Конечно, Америка не была ей в диковинку, поскольку она здесь родилась, но ее увезли отсюда еще ребенком. И главное, после всех тяжких испытаний, выпавших на долю ее страны, не знавшая бед Америка на фоне обескровленной Европы, тщетно пытавшейся возродиться, казалась девушке такой ликующей, живой и праздничной! В глазах Марии огни Нью-Йорка светились еще ярче, небоскребы увеличивались в размерах, а магазины на 5-й авеню выглядели еще шикарнее. Мария посчитала сказкой полученную возможность хотя бы одним глазком посмотреть на все эти сокровища; она была счастлива, ее не охватывали тайные мысли и сомнения; такое состояние души было совсем не свойственно Марии и не могло оставаться незамеченным.

Кроме того, там был еще один человек, способный скрасить тяготы ее повседневной жизни, — старый верный друг доктор Лонтцаунис, крестный отец, к которому в случае необходимости всегда можно было обратиться за помощью. Помимо того, как практикующий врач он пользовался доброй репутацией, что в Соединенных Штатах немедленно отражалось на банковском счете того, кто заслужил это. Доктор надумал жениться на Анне-Салли, своей медицинской сестре, много младше его по возрасту, то есть почти ровеснице Марии.

Эта девушка составляла Марии компанию в ее первые недели на американской земле. Они совершали длительные прогулки между 5-й авеню, Мэдисон-авеню и Центральным парком. Казалось, что такая беззаботная жизнь пришлась по вкусу Марии. Еще немного и уже можно будет поверить, что она забыла пение, свои амбиции и истинную причину своего приезда в Америку. И здесь мы ошибаемся. Мария не любила затянувшихся антрактов. Она прибыла в Америку потому, что в Афинах ей ничего не светило. Завоевать королевскую корону она могла лишь на самых престижных в мире театральных сценах. Новый Свет открывал перед исполнителем необозримые просторы для творчества и сулил сказочные перспективы. Итак, Мария высадилась на землю своей родины с огромным багажом иллюзий.

Очень скоро ее постигло разочарование. Америка — горн, где плавятся таланты, прибывающие со всех концов света, — не ждала Марию и не замедлила дать ей об этом знать. Импресарио, директора, театральные агенты нисколько не заинтересовались новой кандидатурой на олимп. Остается только гадать: произвели ли на них негативное впечатление внушительные формы молодой певицы? Стучать во все двери — тяжелое испытание для всех дебютантов, в особенности когда эти двери захлопываются перед самым их носом. Тут любой бы испугался… Любой другой, но только не Мария! Она знала, за что боролась; она видела свет в конце туннеля, даже если этот туннель казался бесконечным. И все же ее не обошли стороной ни унижения, ни разочарования. И самую жестокую обиду нанес ей один из ее соотечественников. В Афинах Никола Москона, довольно известный певец, рассылался перед ней в любезностях. Узнав, что он находится в Нью-Йорке, окрыленная Мария попросила его о встрече. И тут ему представился случай открыть свое истинное лицо. Никола Москона прятался от нее, не подходил к телефону; однако если Мария принимала какое-либо решение, то ее не могли остановить никакие препятствия.

После нескольких недель упорной «осады» она добилась своего. Что же она ждала от Николы Москоны? Всего лишь чтобы он замолвил о ней слово перед Артуро Тосканини, под чьим руководством Никола спел не одну оперную партию! Однако в планы певца вовсе не входило ходатайствовать за кого бы то ни было перед «папой» вокального искусства; он категорически отказался и в ответ услышал:

— Никогда в жизни я не заговорю с вами!

Впрочем, по прошествии нескольких лет она нарушит свою клятву в Мексике, когда Никола Москона будет ее партнером.

Разочарования Марии на этом не закончились; наконец после многочисленных просьб ее согласился прослушать Джованни Мартинелли. Знаменитый тенор уже давно был гордостью «Метрополитен-оперы» в Нью-Йорке. С благосклонным участием он прослушал девушку, а затем с важностью оракула, чье мнение окончательно и бесповоротно, изрек:

— У вас имеются данные для того, чтобы стать певицей, но вам надо еще много работать. Приходите ко мне снова через год.

На этот раз Мария не возмутилась, как обычно. К тому времени она уже довольно самокритично относилась к себе. В ее душу закралось сомнение: что, если ее мечтам, а также возлагавшимся на нее надеждам Евангелии не суждено сбыться? Впоследствии она рассказывала одному из своих близких друзей, она уже готова была в тот момент отступить: «Я задавала себе вопрос: в конце концов, если я — певица, каких много… Если мой успех в Афинской опере был вершиной моей карьеры, может быть, самое лучшее, что я могу сделать, — это купить билет на ближайший теплоход и отправиться обратно в Грецию».

Да, Мария вдруг почувствовала усталость от гонки за ангажементом, а главное, от одиночества. До сей поры она постоянно чувствовала присутствие более волевой личности, чем она сама. Рядом с ней всегда находился тот, кто руководил всеми ее действиями и заставлял двигаться по намеченному пути. И всю оставшуюся жизнь она будет испытывать потребность в присутствии рядом с собой преданного ей человека. Даже если это оставалось лишь на уровне подсознания, она всегда нуждалась в наставнике, менеджере, духовнике и защитнике от агрессивного внешнего мира.

Удивительная интеллектуальная зависимость женщины, обладавшей всеми чертами сильной личности, и эта странная зависимость позволяет нам понять, насколько она чувствовала себя неприкаянной в последние годы своей жизни, когда никто не протянул ей руку помощи. Евангелия и Эльвира де Идальго успешно играли эту роль, в то время как ее отец был не способен заменить их. Прежде всего потому, что Георгиос нисколько не интересовался оперным искусством. Главное, он всегда боялся осложнять свою жизнь и предпочитал беречь оставшиеся силы для покупательниц в аптеке, где он работал, поскольку еще не отказался от того, что составляло смысл его существования и было его любимым занятием.

И вот Мария, которая думала, что освободилась от опеки Евангелии, неожиданно для себя поняла, что ей не хватает ее; она, так спешившая поскорее уехать от матери, избавиться от некой рабской зависимости, в какой она жила до сей поры, почувствовала, что она нуждалась в Евангелии, притом немедленно! Однако еще не наступили те времена, когда желания оперной дивы становились законом… Георгиос вовсе не горел желанием воссоединиться с законной супругой. Кроме того, у него не было денег, чтобы оплатить Марии дорогу. Ей не оставалось ничего, как ждать. Но однажды произошло неожиданное событие, возможно, это было перстом судьбы: когда она уже потеряла всякую надежду, ее согласился прослушать Эдвард Джонсон, директор «Метрополитен-оперы». Она произвела на него такое впечатление, что он предложил ей в следующем сезоне исполнить партию Чио-Чио-сан в «Мадам Баттерфляй» и Леоноры в «Фиделио». Победа? Еще не совсем, поскольку обе партии надо было петь на английском языке, что не позволило бы Марии продемонстрировать в полном блеске свой талант. Именно это обстоятельство, по ее словам, стало решающим, когда она после долгих раздумий отказалась от этого шанса. Возможно и то, что ее отказ был продиктован и другими соображениями, но в любом случае такого решения нельзя было даже предположить от сидевшей без денег и без работы певицы. Джонсон предложил ей более чем скромное жалованье; Мария уже точно знала свою «рыночную» цену. К тому же ей вовсе не улыбалась перспектива играть в «Мадам Баттерфляй» роль хрупкой и стройной японки. Что бы сказали любители творчества Пуччини, когда бы увидели исполнительницу весом под центнер?

В декабре 1958 года в интервью «Нью-Йорк пост» Эдвард Джонсон, который уже не был директором «Метрополитен-оперы», заявил:

— Мы увидели в ней молодую перспективную певицу. Мы предложили ей контракт, она не согласилась, но не из-за роли, а потому, что ее не устроили условия контракта. Она была права, что отказалась. Если честно, то это был контракт для дебютантки. У нее было мало опыта, ограниченный репертуар, отсутствие рекомендаций… Она действительно была слишком толстой, но нас это не волновало. Молодые певицы почти всегда имеют лишний вес!

Но при этом необходимо принять во внимание, что в момент, когда Эдвард Джонсон делал это заявление, Каллас уже была звездой мировой величины и он предусмотрительно умолчал о том, что не все в те далекие времена складывалось так гладко, как он рассказал, в особенности когда он затронул финансовую сторону вопроса… И тем более он не смог признаться в том, что, раздосадованный отказом Марии, он проводил ее со словами, которые не принято произносить в светском обществе.

По прошествии многих лет, возвращаясь к тем событиям, Каллас как настоящая актриса нарисовала идиллическую картину, заслуживавшую кисти художника: «Я решила не соглашаться на лишь бы что, даже если умру с голоду. Тот, кто хочет остаться независимым, всегда умирает голодной смертью, не правда ли? Я отказалась дебютировать в Нью-Йорке несмотря на то, что мне предложили роли, о которых можно было только мечтать, на самых выгодных условиях… Меня сочли сумасшедшей, и я себе говорила: «Тебе никогда больше не представится такой случай». Но я знаю, что подобное решение свойственно моему характеру: я умею отказывать, я умею выбирать, я умею ждать, каким бы мучительным для меня ни было это ожидание. Когда я говорю «нет», это вовсе не каприз, а решение, принятое в результате зрелых размышлений, а также, возможно, благодаря моей интуиции…»

За время своей карьеры Каллас отвергла намного больше ролей, чем согласилась на них, и это главным образом потому, что всю жизнь была одержима идеей самоусовершенствования; в отдельных случаях причиной отказа была заниженная, по ее мнению, оценка ее таланта, который стоил очень дорого…

В заключение, чтобы закончить с «Метрополитен-оперой», добавим, что Мария еще раз продемонстрировала свой бойцовский характер, когда, выходя из кабинета Джонсона, бросила ему в лицо:

— Придет день, когда «Метрополитен» будет на коленях умолять меня спеть, и я не соглашусь петь задаром.

Эти слова оказались поистине пророческими! А пока суд да дело, она в ожидании лучших времен стала вновь обивать пороги в надежде получить контракт. Новое прослушивание, на этот раз у директора оперы в Сан-Франциско Гаэтано Меролы, также не оправдало ее ожиданий. «У вас хороший голос, — вынес свой вердикт Мерола. — Но здесь никто вас не знает. Сначала сделайте себе имя в Италии, а потом я охотно подпишу с вами контракт».

Говорить такие слова Марии было с его стороны непростительной ошибкой: девушка тут же поставила его на место, как многих других до и после него.

— Когда я завоюю известность в Италии, вы мне будете не нужны! — заявила Мария

Некоторое время спустя появился человек, который стал поощрять честолюбивые мечты Марии: в Нью-Йорк возвратилась Евангелия. Ее муж как всегда не располагал средствами, чтобы оплатить ей билет, но на помощь пришел старый добрый друг Лонтцаунис: доктор одолжил этой семье 700 долларов, которые ему вернут только много лет спустя.

Георгиос встретил супругу далеко не с распростертыми объятиями. И Евангелия, в свою очередь, не пребывала в восторге от встречи со своим благоверным. Впрочем, в своих мемуарах она уточнила, что «спала в комнате дочери». Что же касается Георгиоса Калласа, то он чаще всего проводил ночи с некой Александрой Папайон, ставшей несколько лет спустя его женой, после того как он развелся с Евангелией. Вот почему семейство Каллас встречало новый, 1946 год совсем не с праздничным настроением.

Между тем первые дни после возвращения Евангелии прошли в веселой суете. Мария радовалась встрече со своей деспотичной матерью, не позволявшей ей расслабиться с самых первых шагов на вокальном поприще. Евангелия вновь заставила дочь поверить в себя: ни при каких обстоятельствах Мария не имела права падать духом и сомневаться в своем великом предназначении. Если бы она вдруг потерпела фиаско, то тогда рухнули бы честолюбивые планы самой Евангелии. Мария прекрасно знала, что двигало ее матерью, и не могла с этим смириться. В конце концов она возненавидела мать за то, что та воспитывала ее с единственной целью — добиться через нее мирового признания и славы, чего была лишена сама. И все же в глубине души Мария чувствовала, что материнская целеустремленность была необходимым условием достижения успеха. Как нам уже известно, найти путь к сердцу Марии — задача отнюдь не из легких; она была сложной и крайне противоречивой натурой, а ее шокирующее поведение было не чем иным, как формой самозащиты, когда ей казалось, что она становится объектом агрессии или же кто-то желает извлечь выгоду из ее популярности. Об этой черте своего характера она говорила со всей откровенностью. Когда ее спросили, как можно потерять ее дружбу, она ответила:

— Использовать Каллас?! Существуют две тесно связанные, но разные натуры: Мария и Каллас. Никогда нельзя использовать Каллас: вот из-за этого меня можно потерять. Без всяких объяснений. Есть бывшие друзья, с которыми я непонятно для них прервала всякие отношения. Они не желают поразмыслить над тем, что же оттолкнуло меня от них. Не меня, как таковую, а артистку. На женщину можно и наплевать! Мне кажется, что я — самое терпимое на свете существо, но что касается артистки, я не потерплю, чтобы кто-то причинял ей боль! Мне приходится часто корить себя за то, что я вынуждена так сурово поступать с людьми. Поскольку я не верю ни в какие объяснения, то веду очень замкнутый образ жизни, ибо знаю, что рано или поздно мне кто-нибудь причинит зло.

Весьма важное признание, даже в случае, если оно не совсем отражало положение вещей; Мария еще в большей степени, чем Каллас, никогда бы не потерпела, чтобы ей причинили боль, она тут же дала бы отпор обидчику. Однако она не обманывала, когда заявляла, что прежде всего считала себя артисткой, а уж потом — женщиной. По той простой причине, что она как женщина имела право на существование только потому, что была артисткой. Когда искусство перестало быть смыслом ее жизни, она покинула этот мир. Последняя фраза в ее заявлении заслуживала особого внимания: если в последние годы своей жизни Мария решила добровольно заточить себя в башню из слоновой кости, то это объясняется тем, что внешний мир пугал ее, она ощущала его враждебность. Вот откуда взялась гипотеза, которую мы выдвинули в начале этого исследования: Марию убили все ее тревоги и страхи в совокупности; за ее смерть в той или иной степени несут ответственность все главные действующие лица светской хроники тех дней, а также множество анонимных фигурантов.

И если заручиться дружбой с Марией было относительно легко, в особенности в те годы, когда ее юный возраст располагал к откровенности, то сохранить надолго дружеские отношения с ней было делом отнюдь не простым. Семья Багарози представляет собой тому наглядный пример.

В столь негостеприимном городе, каким оказался для девушки Нью-Йорк, не принявший ее, как певицу, Мария как никогда нуждалась в дружеской помощи; она была готова поделиться богатствами своей души с каждым, кто пожелал бы этого. Вот именно в такой момент судьба и свела ее с Луизой Казелотти и ее мужем Эдди Багарози. Эта парочка представляла собой типичный пример искателей приключений, прибывших в Америку с целью разбогатеть. Эдди Багарози был адвокатом, чья карьера не удалась. Из-за своей жены он больше интересовался вокальным искусством, чем оттачиванием своих профессиональных навыков. У Луизы Казелотти был неплохой голос для опереточной артистки, к тому времени она снялась уже во многих голливудских музыкальных комедиях; затем супруги переехали из Калифорнии в Нью-Йорк, где Эдди рассчитывал напасть, наконец, на свою золотую жилу. Когда муж с женой услышали пение Марии, они сразу же решили, что удача сама идет к ним в руки. Перед ними была та самая курица, которая обещает принести им золотые яйца!

Их энтузиазм пришелся как нельзя кстати, ибо помог Марии, совсем было приунывшей из-за череды неудач, вновь воспрянуть духом. Для девушки наступили радостные дни «медового месяца». К новым друзьям она относилась так же тепло, как совсем недавно к Марии Тривелле и Эльвире де Идальго. Евангелии вновь пришлось распрощаться с ролью наставницы. Ее грубо оттеснили в сторону от прилавка, где были разложены сокровища.

Каждое утро Мария наведывалась к своим новым друзьям. Они пошли даже на то, чтобы снять квартиру на перекрестке Риверсайд-драйв и 145-й улицы, поближе к семейству Каллас. Целыми днями напролет Мария говорила с ними о музыке, а также занималась оттачиванием своего вокального мастерства, поскольку Луиза, знавшая о своих ограниченных возможностях, решила давать уроки начинающим артистам и в первую очередь занялась обучением Марии. Девушка с восторгом окунулась в работу. Эдди как дальновидный адвокат предложил ей подписать контракт, согласно которому она обязывалась выплачивать ему десять процентов от всех полученных в будущем контрактов; она не глядя поставила свою подпись, даже не подозревая о том, с какими трудностями столкнется впоследствии из-за этого необдуманного поступка. Она была уверена в том, что чета Багарози не подведет ее. Впрочем, Мария была совсем недалека от истины. Эти люди стремились только к одному: показать ошеломленной Америке редкое сокровище, которое они открыли. Неожиданно Эдди пришла в голову мысль создать в оперном театре Чикаго новую труппу, составленную исключительно из артистов старушки Европы, чтобы утереть нос Новому Свету. Первой работой, посредством которой они могли бы показать все, на что были способны, должна была стать «Турандот», последнее творение Пуччини

Следует отдать должное организаторским способностям Эдди: ему удалось сколотить труппу из молодых и талантливых исполнителей. Часть из них уже добилась известности — Макс Лоренц или Ани Конеини, остальные же на тот момент были еще слишком молоды, но подавали надежды, — Джулиано Мазини и Никола Росси-Лемени, пасынок великого итальянского дирижера Туллио Серафина.

Разумеется, у Эдди для осуществления его амбициозного замысла не было достаточно долларов в кармане, однако для него это не было препятствием. Артисты заразились его энтузиазмом и поверили ему. И первой среди них стала Мария. Надо сказать, что новые товарищи по сцене не скупились на комплименты в ее адрес; дирижер оркестра Сержио Фелони заявил, что никогда еще не слышал столь дивного голоса. Кто бы мог устоять перед столь лестными словами? Багарози прилагал все усилия, чтобы привлечь нужного ему позарез богатого мецената. Он раздавал направо и налево интервью, намекая журналистам, что нашел «чарующее сопрано, которое потрясет публику, но пока не может назвать имя певицы». «Именно она будет исполнять партию «Турандот»», — заявлял он.

У Эдди не было денег даже на аренду репетиционного зала, и в его трехкомнатной тесной квартирке собирались все шестнадцать певцов новой труппы. Они принимались за работу с таким рвением, с которым истинные бойцы выходили на тропу войны!

С первых репетиций Мария продемонстрировала незаурядные драматические способности и утвердилась как яркая, чувственная, романтически настроенная артистическая личность, чего и близко не было в повседневной жизни. Эдди Багарози стал первой жертвой ее сценического магнетизма, что совсем не понравилось Луизе Казелотти. Кажется — по крайней мере, впоследствии это подтвердит сама Мария, — между адвокатом-импресарио и начинающей оперной дивой не было ничего, кроме крепкой дружбы, родившейся из-за общей любви к бельканто. В то время Мария берегла свои чувства и душевные порывы исключительно для сцены.

Так, в веселой и дружеской атмосфере проходили репетиции на протяжении нескольких недель перед единственным зрителем по кличке Бальби, щенком Луизы. Эдди Багарози назначил первый спектакль на 6 января 1947 года, но вдруг профсоюз хоровых певцов потребовал внести предварительную плату, чтобы гарантировать будущее жалованье певцам. Несмотря на все усилия, Эдди так и не удалось найти необходимую сумму; он перенес постановку «Турандот» на 27 января. Увы! И к этому числу денег по-прежнему не было; полный крах и банкротство. Эдди был вынужден, для покрытия хотя бы части своих долгов, продать машину, дом в Лонг Айленде и даже драгоценности Луизы. Певцы, которых он собрал под своей крышей, прибывшие в основном из Италии, с трудом нашли деньги на обратный билет, а сама Луиза Казелотти, узнав, что рухнули ее надежды на возвращение на сцену, слегла с нервным расстройством. И во время этой бури уцелели только двое непотопляемых: Эдди Багарози, чей авантюрный дух поддерживался за счет неиссякаемого врожденного оптимизма, и Мария Каллас, которая вопреки всем превратностям судьбы верила в свое лучезарное будущее.

На следующий же день после их общего финансового краха Мария пришла, как обычно, к Багарози. Она не отвернулась от этой семьи, а, напротив, поддерживала с ней еще более теплые отношения. И пока Эдди искал способ «раскрутить» свою «курицу, несущую золотые яйца», Мария ежедневно долгими часами до седьмого пота трудилась вместе с Луизой.

Спасение пришло извне. В феврале молодой певец Никола Росси-Лемени, не державший зла на чету Багарози за неприятности, которые она доставила ему, сообщил Эдди, Луизе и Марии, что в Нью-Йорке находится Джованни Дзенателло. После завершения успешной сценической карьеры тенора мировой величины Дзенателло был в свои семьдесят лет директором ежегодного фестиваля в Вероне. Он прибыл в Нью-Йорк в поисках певицы с сопрано, чтобы она солировала в опере Понкьелли «Джоконда», которую он собирался поставить несколько месяцев спустя в городе Ромео и Джульетты. У него уже были две кандидатуры на эту роль: Зинка Миланова и Эрва Нелли, но он еще не принял окончательного решения. Никола Росси-Лемени убедил Дзенателло не торопиться со своим решением и прослушать еще одну молодую и очень талантливую певицу — Марию Каллас. Старик согласился, и несколько дней спустя произошла его встреча с дебютанткой. Мария пришла к Дзенателло вместе с Луизой, которая должна была аккомпанировать ей на фортепьяно. Начинающая примадонна немного робела перед мэтром, но была полна решимости продемонстрировать свои таланты. С первых тактов аккомпанемента она постаралась показать все, на что была способна. Немного погодя Дзенателло прервал ее, открыл партитуру и начал петь вместе с ней дуэт Джоконды и Энцо неожиданно сильным для человека столь преклонных лет голосом.

Не успели отзвучать последние ноты, как Дзенателло с чисто итальянским пылом заключил Марию в объятия и взволнованным голосом заявил:

— Дитя мое, такого голоса я ни разу не слышал за всю свою долгую карьеру!

Стоит ли удивляться, что после столь хвалебного отзыва он тут же пригласил Марию на роль Джоконды. Все происходило так, как предсказала Эльвира де Идальго: именно на итальянской земле должна была взойти звезда Марии Каллас.

До возвращения в Европу оставалось всего несколько месяцев. Мария работала как одержимая. Она знала, что настал поворотный момент в ее жизни. На карту были поставлены ее дальнейшая судьба и карьера. И в то же время, несмотря на то, что она по-прежнему проводила все дни напролет у четы Багарози, она уже начинала тяготиться их опекой. Чувствовала ли она, что ее друзья не были так уж бескорыстны в отношениях с ней, как уверяли? А может, как впоследствии с ней не раз случится, после первых восторгов после знакомства с кем-либо она очень быстро разочаровывалась, ей надоедали старые привязанности и хотелось видеть новые лица? Так она снова поступила и в отношении Евангелии; между Марией и ее матерью росло отчуждение, хотя на первый взгляд она вела себя как примерная и послушная дочь. Однако ее мысли были теперь заняты совсем другим. В той жизни, на пороге которой она стояла, не было места для Евангелии. Между тем мать развернула вокруг дочери бурную деятельность. Она была убеждена, что отъезд в Европу должен стать первой ступенькой к мировой славе. И хотя Евангелия оставалась в Соединенных Штатах, она взяла на себя все хлопоты по подготовке к отъезду Марии и, в частности, собрала ей новый гардероб. В то время девушка не уделяла большого внимания модной одежде, и Евангелия прилагала множество усилий, чтобы подготовить ей то, что она называла приданым. Однако, как и прежде, денег катастрофически не хватало. И, как всегда, они обратились к доктору Лонтцаунису. Он пошел им навстречу. Однако выделенная им сумма не позволяла разгуляться: Мария поехала за океан в скромном платье и с костюмом, напоминавшим школьную форму… И это никак не возвещало о том, что всего несколько лет спустя заправилы высокой моды найдут в ее лице самую активную клиентку.

Было решено, что Мария отправится в дорогу вместе с Никола Росси-Лемени и Луизой Казелотти. Супруга Эдди тоже надеялась получить на родине ангажемент, но, главное, Багарози посчитали, что будет лучше, если они будут держать Марию в поле зрения. И в самом деле, за несколько дней до отъезда Эдди заставил девушку подписать новый контракт, еще более подробный, чем предыдущий, где подтвердил свое право на десять процентов от всех гонораров певицы в течение десяти лет. Впрочем, Эдди с большим трудом получил подпись своей протеже. Мария оттягивала это под любым предлогом до последней минуты. В ней уже тогда проглядывали черты Каллас, которая ко всем и ко всему относилась с крайним недоверием, часто вполне оправданным, что, впрочем, приносило ей немало душевных мук.

Наконец в конце июня 1947 года на пристани в порту Нью-Йорка Мария довольно холодно попрощалась с матерью и Эдди. Пароход взял курс на Неаполь, увозя на своем борту молодую актрису, у которой за душой не было ничего, кроме несравненного голоса и твердой веры в успех. Когда Мария вернется в Нью-Йорк, она будет встречена с королевскими почестями.